МЕЛАНХОЛИЯ


 
 
 
 
То ли снега попробовать талого,
то ли воздуха выпить весеннего,
превратиться опять в пятипалого,
притвориться Сергеем Есениным,
 
затянуться сигарой гаванской,
разменять эту жизнь на другую,
вместо доли своей арестантской
выбрать волю, но только чужую,
 
раствориться, себя забывая,
растворить и забыть все вокруг,
и раствор расплескать, намекая
на беспечность изнеженных рук, –
 
неизвестно, чего я хочу.
Неизвестно ни мне, ни врачу,
и его понапрасну я мучаю,
принося на анализ мочу.
 
Мне грезится что-то и где-то,
и как-то, и это порой
меня превращает в поэта,
и я не доволен собой.
 
И то ли то, что мне грезится,
то ли то, что я ясно вижу,
невзирая на околесицу
я люблю, то есть я ненавижу.
 
И уверенность эту питая
белым хлебом и красным вином,
я и сам иногда обитаю
где-то в небе, в развесистом том
 
то ли облачке-дымке-тучке,
то ли ласточке-птичке-колибри,
то ли все эти мерзкие штучки
воплотились в меня и погибли,
 
то ли я понимаю превратно
смысл жизни и должность пророка,
то ли все это просто приятно,
то ли просто все одиноко,
 
то ли бес поселился под кожей,
то ли ангел в сердце вошел
и обратно выйти не может,
или может через глагол...
 
Так не смейте кричать, поучая!
Не смейте молчать, трепеща!
Неверных я отлучаю
от чая, котлеты, борща.
 
Я голосую за доченьку!
За поченьку! За одиночку!
Из ран – за ту, что с кровоточинкой!
На этом и ставлю точку.